Очерки истории Свердловска (1723—1973). Свердловск, Средне-Уральское книжное издательство, 1973.
Даже если не касаться революционного движеняи и партийного строительства, то в ней разбросано много занимательных для меня цифр. Может быть придется сканировать.
А пока одна подглавка про рабочий класс.
ГЛАВА V. ПОЛОЖЕНИЕ ТРУДЯЩИХСЯ И ИХ УЧАСТИЕ В РЕВОЛЮЦИОННОЙ БОРЬБЕ
(автор главы В.В. Адамов)
1. Как жили трудящиеся и рабочие Екатеринбурга
(автор главы В.В. Адамов)
1. Как жили трудящиеся и рабочие Екатеринбурга
Вторая половина XIX — начало XX веков было временем становления Екатеринбурга как относительно крупного экономического и культурного центра на востоке страны. Однако капиталистический прогресс в Екатеринбурге, как и во всей России, шел за счет народных масс, и в первую очередь рабочего класса.
Жизнь рабочих и трудящихся Екатеринбурга была трудной в течение всей капиталистической эпохи. Но в разные периоды размеры, степень и существо этих трудностей были неодинаковы.
Вся тяжесть реформ 1860—1870-х годов легла на плечи трудящихся. Ликвидация крепостного права сопровождалась сначала резким сокращением, а затем и приостановкой казенного производства, упадком старых, приспособленных к крепостной экономике частных промышленных и торговых предприятий. Несколько тысяч бывших крепостных и работных людей, получив, по словам Д. Н. Мамина-Сибиряка, свою «волчью волю», вместе с работниками других категорий оказались почти без средств к существованию, кроме тех жалких накоплений, которые кое-кому удалось сделать ранее. В городе сразу образовалось «много свободных рук и голодных ртов»{1}. Даже по официальным данным 1865 года каждый житель города [Так в тексте. По смыслу — "каждый десятый" или что-то вроде того.] вынужден был добывать пропитание нищенством{2}.
Казенные заводы нанимали рабочих по договорам, которые разрабатывались на основе так называемых «коренных правил», представлявших собой плод крючкотворства горных чиновников. Правила ставили рабочего в такие кабальные условия, которые мало чем отличались от условий крепостной зависимости. Договор заключался сроком на два-три года. В течение всего договорного срока рабочий не имел права уйти с предприятия и не мог протестовать, если его переводили с одной работы на другую, причем оплата труда его при этом оставалась неизменной. Спецодежду и инструмент рабочий должен был иметь свои. По распорядку на работу надо было являться в половине пятого утра. В 7—8 часов полагался короткий перерыв на завтрак, а в 12—13 часов более длинный — на обед (зимой на обед отводился час-полтора, летом — два — два с половиной часа), после чего работа продолжалась до 5—6 часов вечера, то есть до темноты. Любой проступок рабочего карался денежным штрафом, размер которого мог превышать дневной заработок в 3—5 раз, а неповиновение начальству — арестом до 4 дней.
На условиях «вольного» найма квалифицированный работник не мог заработать более 40—45 копеек в день, а рядовой — 25 — 30 копеек. Следовательно, трудясь, не разгибая спины, полный рабочий год (примерно 250 дней), без пропусков по болезни или другим причинам, рабочий казенного завода мог заработать от 60 — 70 до 130—150 рублей. Много это было или мало? Известный революционер и ученый социолог Н. Флеровский, труд которого «Положение рабочего класса в России» весьма высоко оценил К. Маркс, определял, что работник Пермской губернии в середине 60-х годов мог нормально «жить и воспитывать своих детей, не вредя своему здоровью» лишь в том случае, если его заработок и другие доходы составляли в год «по крайней мере двести пятьдесят и не менее двухсот рублей»{3}. Таким образом, заработки даже квалифицированных рабочих казенных заводов были в полтора-два раза, а неквалифицированных — в три-четыре раза ниже, чем прожиточный минимум.
Заработки рабочих частных предприятий и кустарей были такими же примерно, как и на казенных заводах. Но положение их было хуже. Бывшие крепостные казенных заводов, оставаясь на них с 1863 года на условии наемных, получили на шесть лет освобождение от податей и повинностей, в том числе и от поставки рекрутов. Кроме того, при всем грабительском характере «коренных правил», в них содержались все-таки и минимальные гарантии прав рабочих, обязывающие администрацию аккуратно уплачивать установленный минимум зарплаты. В отдельных случаях горнозаводские рабочие могли жаловаться на действия администрации.
До начала 80-х годов в России не было никаких законов, регламентирующих отношения хозяев и рабочих. Считалось, что в России нет фабричного пролетариата, как в Западной Европе, а отношения между хозяевами и рабочими носят «семейный характер» и во вмешательстве не нуждаются. На частных предприятиях не были установлены сроки выдачи зарплаты. С рабочими рассчитывались два-три раза в год: накануне рождества, пасхи и покрова дня. Рабочие, особенно на мелких и средних предприятиях, жили там же, где и работали, питаясь «от хозяев».Ученики вообще по три-пять лет не получали никакой платы, работая «за науку» и харчи.
В 80-х годах правительство было вынуждено под давлением рабочего движения в Центрально-Промышленном районе издать ряд фабричных законов, запрещавших ночной труд женщин и детей и ограничивавших право владельцев произвольно накладывать штрафы. Размер штрафа теперь ограничивался определенным пределом и не мог быть присвоен владельцами. Однако в фабричных законах оставалась масса лазеек, с помощью которых владельцам нетрудно было эти законы обойти{4}.
Первые же обследования быта рабочих новой фабричной инспекцией (Екатеринбург входил тогда в Казанский фабричный округ) показали, что большинство фабрикантов Пермской губернии, в том числе и Екатеринбурга (на. фабрикантов города было составлено три протокола), отнеслись к закону о малолетних «крайне недружелюбно». Чтобы избегнуть ответственности, они уверяли, что «не получали новых правил». Несмотря на закон, малолетние работали почти во всех производствах столько же, «сколько и взрослые», то есть 12 часов и более. Что касается жилищных условий, то инспекция везде признала их неудовлетворительными. «Жилища для рабочих представляют из себя, — отмечалось в отчете, — казармы... Это не жилище для людей, а какие-то скотские загоны, да и те в благоустроенных сельских хозяйствах бывают чище»{5}.
Антисанитарными были и условия труда, особенно на фабриках и заводах, перерабатывающих сельскохозяйственное сырье. «Далеко не доезжая до заведения, — отмечалось, например, в протоколе санитарной комиссии городской думы, обследовавшей салотопню и скотобойню купца Жирякова, — уже ощущается гнилой, трупный запах... Во время обхода двора у всех членов комиссии возбуждалась невыносимая рвота... по выходе все чувствовали головную боль и лихорадочное состояние»{6}.
В другом сообщении об условиях работы на стеариновом заводе, где было занято до 500 рабочих в две смены, говорилось, что «вентиляция в рабочих помещениях крайне плоха... так что нередко случается выносить рабочих из фабрики почти замертво... Другие же... хворают продолжительное время, в особенности болезнями глаз»{7}.
В начале 1900-х годов в официальных документах, легальной и нелегальной прессе вновь замелькали сообщения о снижении заработной платы, удлинении рабочего дня и стремлении владельцев заменить труд мужчин женским и детским. Наступление на жизненный уровень трудящихся буржуазия города мотивировала начавшимся в стране кризисом, трудностями сбыта и т. п. Кризис, конечно, бил по карману владельцев, но всю его тяжесть они перекладывали на плечи рабочих. Наступление велось прежде всего на крупных предприятиях города, то есть против самой сплоченной и организованной части екатеринбургских рабочих.
Наиболее крупной в городе была ткацкая фабрика братьев Макаровых. 20 ноября 1900 года администрация предприятия без всякого предупреждения объявила о снижении расценок на 10 процентов. Зарплата снижалась при этом и у группы квалифицированных ткачей, приглашенных из Москвы и работавших по особому договору{8}. Начавшаяся на фабрике забастовка вынудила владельцев временно отступить. Однако после забастовки они усиленно стали заменять труд мужчин женским. К 1903 году из 500 рабочих около 300 составляли женщины. Чтобы обойти запрет использования труда женщин в ночное время, вместо 11-часовых смен были введены две 9-часовые: первая с 4 часов утра до 1 часа дня и вторая — с 1 часа дня до 10 вечера при одновременном сокращении заработка примерно с 70 до 35—45 копеек в день. Газета «Искра» по этому поводу писала, что «жизненный уровень рабочих спускается все ниже, все реже рабочие видят за столом мясо, горячую пищу»{9}.
Сводные данные о снижении заработной платы рабочих Екатеринбурга в начале XX века отсутствуют. Но по данным, относящимся к зарплате фабрично-заводских рабочих в целом по Пермской губернии, видно, что снижение составило с 1900 по 1904 годы более 10 процентов.
Революция 1905—1907 годов не только вынудила буржуазию приостановить наступление на жизненный уровень, но и пойти на значительные уступки рабочим. В большинстве районов страны рабочим удалось добиться повышения зарплаты, улучшения условий труда и быта, и никакие последующие усилия капиталистов, писал В. И. Ленин, не смогли свести рабочего к прежнему низкому уровню жизни.
Иным было положение на Урале. Глубокий экономический кризис, поразивший главную отрасль уральской экономики — горнозаводскую промышленность, привел к общему снижению уровня жизни трудящихся края, в том числе и рабочих Екатеринбурга. Небывалый приток нового населения усилил безработицу. Неурожай 1911 года задержал на Урале начало экономического подъема. В результате только перед самой войной средний уровень заработной платы фабричных рабочих приблизился к уровню 1907 — 1908 годов.
Абсолютный размер заработной платы в начале XX века приблизился к тому минимуму, какой считался необходимым в первые десятилетия после реформы. Однако это не означало повышения реального уровня жизни, так как конец XIX и особенно начало XX веков характеризовались значительным повышением цен, особенно на продукты и товары первой необходимости. Рост цен был вызван общекапиталистическими причинами. Но в России, как отмечал В. И. Ленин, он был неизмеримо сильнее, чем в других государствах, потому что относительно узкий внутренний рынок оказывался все более и более под контролем монополий, которые в погоне за прибылями искусственно сдерживали рост производства. В стране рядом с крупными орудовали десятки мелких синдикатов, действовавших в отдельных городах и районах, в том числе и в Екатеринбурге.
По сообщениям местной печати, екатеринбургские мясники сумели договориться между собой и за пять-шесть лет вздули цены на мясо с 7—9 до 20—25 копеек за фунт. Подобные соглашения заключили дровяники и мукомолы{10}.
С ростом цен, естественно, увеличивался и прожиточный минимум. Если в 60—70-х годах XIX века он исчислялся Н. Флеровским в 200—250 рублей в год, то для начала XX века фабрично-заводская и горная инспекции определяли прожиточный минимум рабочей семьи в 4—5 человек в Пермской губернии от 300 до 550 рублей{11}. Средний же заработок рабочих Екатеринбурга, за исключением заработков высоко квалифицированных специалистов, был на 30—40 процентов ниже этого уровня.
Период кризиса характеризовался не только снижением заработков, но и повсеместным увеличением штрафов, ухудшением условий труда и т. п. Бичом для рабочих было и то, что хозяева систематически задерживали расчеты, часто выдавали вместо денег талоны.
Одним из следствий низкого уровня зарплаты и дороговизны было возникновение особой отрасли промышленности по производству суррогатов вместо нормальных продуктов питания. Санитарный врач екатеринбургской думы в беседе с корреспондентом «Уральской жизни» говорил: «Вы не можете себе представить, на какое безобразие наталкиваешься в обжорном ряду (речь шла о екатеринбургском рынке. — В. А.). Под видом мяса, супа и других вареных и жареных яств там крестьянам и беднякам преподносится такая гадость, о которой противно вспомнить»{12}.
Правительственная и буржуазная пресса и пропаганда игнорировали эти и подобные факты, упорно стараясь внушить мысль о том, что экономика страны процветает, а жизнь масс улучшается даже быстрее, чем растет народное хозяйство. В связи с усилившимися в годы кризиса воплями буржуазии о непомерности требований рабочих и якобы высоком уровне жизни В. И. Ленин писал, что в действительности «рабочий нищает абсолютно, т.е. становится прямо-таки беднее прежнего, вынужден жить хуже, питаться скуднее, больше недоедать, ютиться по подвалам и чердакам»{13}.
Помимо низкого уровня жизни население Екатеринбурга, как и других городов, страдало от грязи и антисанитарии. Каждую весну и летом возникали эпидемии тифа, холеры и других болезней, грозившие приобрести массовый катастрофический характер. Возрастала пожарная опасность и опасность от других стихийных бедствий, от которых у трудящихся не было защиты.
Трудящиеся Екатеринбурга, как и всей страны, на каждом шагу убеждались в том, что существующий порядок не дает им никаких надежд на лучшую жизнь. Растущий стихийный протест, борьба трудящихся за право на существование под действием наиболее сознательных сил пролетариата превращались в организованное революционное движение против всего существовавшего общественного и государственного строя царской России.
{1}Д. Н. Мамин-Сибиряк. Город Екатеринбург. Исторический очерк. Соч., т. 12, стр. 276.
{2}А. С. Горбунов. «Пермские губернские ведомости», 1865, № 29.
{3}Н. Флеровский (Берви В. В.). Положение рабочего класса в России. М., 1938, стр. 320.
{4}Детальный разбор фабричного законодательства и особенно закона о штрафах сделал В. И. Ленин в работе «Объяснение закона о штрафах, изымаемых с рабочих на фабриках и заводах» (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2).
{5}«Екатеринбургская неделя», 1887, № 18.
{6}«Екатеринбургская неделя», 1880, № 14.
{7}«Екатеринбургская неделя», 1880, № 3.
{8}«Искра», № 1, декабрь, 1900.
{9}«Искра», № 45, август, 1903.
{10}«Уральская жизнь», 8 мая 1914 года.
{11}ГАСО, ф. 24, оп. 20, д. 1849, лл. 124—127; Л. И. Лескова. Годы подъема. — Сб.: Рабочий класс Южного Урала в период подъема рабочего движения. Челябинск, 1958, стр. 28.
{12}«Уральская жизнь», 17 июля 1913 года.
{13}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 221—222.
Про градостроительство тоже кое-что есть
